Интервью Дмитрия Функа журналистам РИА Новости

Антрополог: Сибирь для европейцев – это холод и "край земли"

04.10.2013 г.

Ученые Томского госуниверситета (ТГУ) приступили к работе по проекту "Человек в меняющемся мире. Проблемы идентичности и социальной адаптации в истории и современности". О проекте, о сибиряках и о том, что знают о Сибири в Европе, РИА Новости рассказал руководитель проекта, завотделом Севера и Сибири Института этнологии и антропологии РАН, профессор Дмитрий Функ.

- Дмитрий Анатольевич, в чем заключается проект "Человек в меняющемся мире"?

— Этот проект инициирован Минобрнауки РФ и реализуется в рамках мегагранта. Программа существует несколько лет и нацелена на создание научно-исследовательских центров в различных вузах России, в первую очередь — лабораторий. В ТГУ такая лаборатория недавно создана. Правильное ее название — "Лаборатория социально-антропологических исследований" (лаборатория социальной антропологии).

У проекта — две цели. Подготовить кадры, которые смогут преподавать студентам дисциплины по новому направлению — "Антропология и этнология". Такое отделение в ТГУ планируют открыть в 2014 году. И мы должны понять, как люди адаптируются в современном быстро меняющемся мире и можно ли эту адаптацию оптимизировать. Конечная цель — определить роль идентичности в этом процессе.

- Что такое идентичность вообще и сибирская идентичность в частности?

— Идентичность – это некая данность, которая просто существует. Это совокупность ряда факторов, которая позволят человеку ассоциировать себя с кем-то или чем-то. Например, у моего поколения, которое застало Советский Союз, безусловно, есть что-то общее. Неважно, как ты выглядишь, какой у тебя фенотип, – тебя смогут вычислить в зависимости от того, как ты поведешь себя в той или иной ситуации.

Национальная идентичность, так или иначе, существует у любого национального образования, которое имеет государственность. Как только появляется государственность – сразу появляется национальная идентичность. В разных формах, с разными оговорками, с разными условностями, потому что долгое время сохраняется всегда и везде региональная идентичность. Она может иметь этническую окраску, может не иметь.

Мы все представляем и какие-то региональные сообщества. Например, я никогда не скажу про себя, что я москвич, хотя я много лет живу в Москве. Я кемеровчанин как был, так и остался. Я сибиряк. А что сибирского? Сказать сложно.

- Мы сознательно идентифицируем себя с кем-то или чем-то?
— На самом деле это ситуативная вещь, потому что в идентичность можно играть, ее можно выбирать в зависимости от ситуации. Это абсолютно точно — во всем мире так происходит. Идентичность дана тебе не раз и навсегда по месту рождения. Может произойти все что угодно.

Например, мой отец был всегда убежден, что он в принципе не способен к изучению иностранных языков. Но! Он до пяти лет говорил только по-немецки и не знал по-русски ни слова. Просто так сложилась жизнь.

- У термина "сибиряк" есть несколько определений: это топоним, психическое состояние, культурно-историческая общность, этническая принадлежность. Так кто же такие "сибиряки"?

— Сибиряк — это тот, кто идентифицирует себя как сибиряк. Причем, это не человек, обязательно проживающий в Сибири, а человек, по тем или иным причинам считающий себя сибиряком.

- А как же сибирский характер, сибирское здоровье?

— Сибирский характер — это мифологема, сибирское здоровье — тоже. Все эти утверждения — очень своеобразные вещи и существуют на уровне стереотипов. Как шутят якуты, для того чтобы говорить без акцента на якутском языке, нужно иметь хронический ларингит.

Но, безусловно, существуют некие мелочи, которые позволяют нас всех опознавать. Я упорно продолжаю говорить в магазине: "Дайте мне две булки хлеба". Хлеб "булками" никто не считает — это невозможно, это нонсенс. А в Сибири — это норма.

- Идентификация всегда шла через понимание или противопоставление "свой — чужой". Кто сегодня чужой для "племени" сибиряков?

— Для русскоязычных сибиряков (старожилов) российские (жители европейской России) всегда были чужими. В литературе встречается масса интересных вещей про то, как они воспринимали друг друга. Одни говорили: "Ой, какие вы все грязные", а другие отвечали: "Зато у нас хлебушек родится". По большому счету, это были разные взгляды на одну и ту же культуру.

- А с чем сейчас ассоциируется Сибирь в европейской части России?

— Это, безусловно, холод. Может быть, не с медведями на улице, но это холод. И "край земли".

- А какова роль аборигенных народов в формировании сибирской идентичности?

- Я не знаю сейчас, какова роль коренных народов в формировании сибирской идентичности, но я могу сказать точно, что за рубежом Сибирь ассоциируется именно с коренными малочисленными народами. При этом их относят к "малочисленным", даже если речь идет о больших этнических группах. В общей сложности тувинцы, буряты, якуты — это миллион с хвостиком.

Коренные и пришлые обычно взаимно предъявляют друг другу претензии: вы пришли на наши земли, вы нам тут все испортили, пожалуйста, вернитесь обратно. Можно по-другому: мы принесли вам образование и медицину, терпите нашу цивилизацию. Это непродуктивно, и нужно искать точки соприкосновения культур. Не через рассказ об этнической специфике, а путем формирования региональной идентичности.

- То есть формирование региональной идентичности может, если можно так сказать, некоторым образом нейтрализовать национальную идентичность?

— Государственная национальная политика — это очень сложная вещь. Особенно, когда она четко не сформулирована. Если поддерживать региональную идентичность, можно спустить "на парах" какие-то проблемы, которые возникают в плане межэтнических отношений. Но весь советский опыт показал, что как бы ты ни пытался не замечать этнические группы, они никуда не денутся.

Этнические группы, которые были в начале ХХ века, в несколько ином виде продолжают существовать и сейчас. И люди это помнят. Все привыкли считать, что на Алтае живут алтайцы, но там шесть разных этнических групп, которые никуда не делись за 70 лет Советского Союза. Хакасия строилась по тому же принципу. Но человек и сейчас знает, кто он — кызылец или сагаец. А хакас — это уже следующий уровень.

Но через выпячивание сибирской идентичности можно пытаться решать проблемы с этнической идентичностью.

- Изучение региональной идентичности — это чисто научный интерес?

— Нет, не только научный. Если говорить о Сибири — где она начинается — понятно: мы перешли через Камень (Урал), а вот где Сибирь заканчивается? Для меня, как человека, родившегося в Сибири, Сибирь всегда заканчивалась где-то там, где граница с США.

Но, например, когда в Чите разговариваешь с людьми: "Вы сибиряки?", тебе говорят: "Да, вот у нас тут есть недалеко две деревни, там сибиряки живут. Можно съездить, посмотреть". То есть все остальные не сибиряки.

Таким образом, при изучении сибирской идентичности можно четко определиться с границами. Сибирь — это не вся та территория, которая так называется, или которую хотели бы видеть Сибирью. Как люди это осознают.

Кроме того, региональную идентичность можно сделать привлекательной для других людей. И такой опыт тоже надо изучать.

Например, в Кельне (Западная Германия) существуют группы, которые поют на кёльш (Kolsch) — немецкий с элементами старофранцузского. На концертах раздают слова, чтобы зрители могли подпевать. Издаются даже словари кёльш-дойч (Kolsch- Deutsch). Ежегодно проходит кёльш-карнавал, который транслируется на местном телевидении, и комментатор говорит на кёльш,
периодически сбиваясь на немецкий.

Зачем все это нужно? Ясно, что это элемент игры, это некий ритуал, это праздник. Люди имеют возможность выплеснуть свои эмоции, но весь остальной год они такие же немцы, как и все. Но если все одинаковые, то все скучно и серо, а если есть какая-то разница, особенности — это можно продавать туристам.

[ РИА Новости ]